ИОГП. Лекция 4. Соборное уложение 1649 года.

Практические занятия: 

1. Общая характеристика Соборного Уложения. 

2. Правовое положение населения.

3. Феодальное землевладение: эволюция правового статуса вотчины и поместья.

4. Гражданское право. 

5. Уголовное право. 

6. Процессуальное право.

Подготовка конспектов на практическое занятие.

В 1648 г. вспыхнуло массовое восстание в Москве. В этой сложной ситуации был созван Земский собор, который продолжал свои заседания довольно долго. В 1649 г. на нем было принято знаменитое Соборное Уложение. Составлением проекта занималась специальная комиссия, его целиком и по частям обсуждали члены Земского собора («по палатам») посословно. Напечатанный текст был разослан в приказы и на места. Впервые была предпринята попытка создать свод всех действующих правовых норм, включая судебники и новоуказные статьи. Материал был сведен в 25 глав и 967 статей. Намечается разделение норм по отраслям и институтам, хотя казуальность в изложении сохраняется. Источниками Уложения стали судебники, указные книги приказов, царские указы, думские приговоры, решения Земских соборов (большая часть статей была составлена по челобитным гласных собора), Стоглав, литовское и византийское законодательство. Уже после 1649 г. в комплекс правовых норм Уложения вошли новоуказные статьи о «разбоях и душегубстве» (1669), о поместьях и вотчинах (1677), о торговле (1653 и 1677). 

По окончании Смутного времени правительство новой династии приступает к активной законотворческой деятельности. По традиции новые законы издавались по запросу того или иного приказа, их появление было обусловлено вполне конкретными обстоятельствами, и после их принятия и утверждения закон поступал для исполнения в соответствующий приказ. Новый закон включался (приписывался) в нормативный корпус Судебника, в приказе он фиксировался в указной книге. Разбросанность нормативных актов по ведомствам и отсутствие координации (Боярская дума не справлялась с этой работой) в законотворческой деятельности осложняли правоприменительную практику. Требовалось проведение кодификации. К этому же побуждали те новые государственные и экономические проблемы, вставшие перед правительством по окончании Смуты. Казуальный характер правовых актов, свойственный всему предшествующему законодательству, в новых условиях становился неэффективным, роль обычая и традиционной судебной практики значительно снизилась, требовались точные и конструктивные определения закона. Законодатель теперь стремится регламентировать основы государственного порядка не ограничиваясь лишь разрешением частных случаев и деталей. Летом 1648 г. на совместном совещании Боярской думы и Освященного Собора было принято решение составить новое Уложение. В его состав предполагалось включить статьи из «правил апостольских и святых отцов», из законов греческих царей, из указов прежних русских государей, из боярских приговоров. Собранные материалы следовало сопоставить с действующими судебниками и пробелы заполнить новыми статьями. Созданная комиссия (из пяти человек) начала подбор источников и составление новых статей, материалы регулярно предоставлялись на утверждение Думе и государю. Уже осенью 1648 г. проект Уложения был составлен и представлен царю, Думе и выборным от сословий людям, созванным на Собор для обсуждения нового Уложения. Все делегаты Собора своими подписями скрепили список Уложения, который в 1649 г. был разослан во все московские приказы для руководства к действию. Работа по систематизации, подбору разбросанных по ведомственным актам норм, по обобщению судебной и административной практики приказов и ведомств, выявлению прецедентов и аналогий в правоприменении и т.п. была проделана в кратчайшие сроки (около шести мес). Самым обильным источником для Уложения стали указные книги приказов: так главы о поместьях и вотчинах были составлены по книгам Поместного приказа, глава о холопьем суде — по книге Холопьего приказа, о разбойных делах — по книге Разбойного приказа и т.п. Вопросы юридической техники (формулировки, построение, рубрикация и т.д.) заимствовались из Литовского Статута 1588 г. При составлении Уложения не ставилась задача создать новый кодекс, предполагалось лишь собрать и обобщить весь имеющийся уже запас правовых актов, согласовав их с действующим законодательством (позже аналогичные цели будут ставить перед собой и кодификационные комиссии Екатерины II и Сперанского). Однако участие в кодификационной работе земских представителей изменило ее направленность: свои поправки и дополнения выборные вносили в Думу в форме земских челобитных. Дума придавала им законодательный характер и включала в состав Уложения. Так на основании челобитных от служилых и посадских людей была составлена гл. XIX Уложения «о посадских людях», в которой устанавливался порядок возвращения в посадское тягло объектов (дворов, предприятий, земель), принадлежавших нетяглым, «белым» владельцам. Некоторые решения принимались выборными совместно с государем и Думой — так было введено положение о запрете отчуждать вотчины в пользу церкви (ст. 42 гл. XVII), положения об отмене урочных лет (гл. IX), об установлении налога на выкуп пленных (гл. VIII) и др. В.О. Ключевский выделяет в процессе составления Уложения несколько технических стадий: кодификация, совещание, ревизия, законодательное решение и «заручная скрепа» (подписание). Кодификацию (работа с источниками, редактирование и проч.) осуществляла специальная комиссия с князем Одоевским во главе; совещание выражалось в форме челобитной, которую подавали выборные; ревизию осуществляли государь и Дума, пересматривая и редактируя представленные им законопроекты и действующие законы; законодательное решение принималось государем, Думой, Освященным собором, выборными людьми — всеми вместе либо в комбинации; подписывали свод законов все члены Собора без исключения. В Соборном Уложении впервые чувствуется стремление законодателя сформировать систему норм и классифицировать их по отраслям права, однако это стремление так и осталось попыткой. Большое внимание Уложение, как и судебники, уделяет процессуальному праву (самая большая ее гл. X о суде). В кодексе проявилась определенная тенденция к созданию суда, не взирающего на сословные привилегии, когда дело касается государственного интереса.

Проблемы и противоречия, содержавшиеся в Уложении потребовали его корректировки и дополнений. Эту задачу выполняли новоуказные статьи, принимавшиеся по отдельным частям и направлениям: в 1669 г. были приняты статьи о воровских (татебных), разбойных делах и убийствах, в 1676— 1677 гг. о поместьях и вотчинах и т.д. (К XVIII в. набралось более полутора тысяч новоуказных статей, многие из которых затем войдут в Полное собрание законов Российской империи (XIX в.) Большинство новоуказных статей (так же как и статей, дополнявших Судебник 1550 г.) были отдельными решениями Боярской думы по частным вопросам и могли играть роль прецедента в аналогичных делах. Кроме новоуказных статей в дополнение к Уложению было принято несколько новых уставов и наказов. В апреле 1649 г. был принят наказ о юродском благочинии, в котором предусматривались меры борьбы с грабежами, «кормчеством» (нелегальным открытием питейных заведений), уличными беспорядками и публичным развратом. В 1667 г. был принят Новоторговый устав (по инициативе «гостей» и московских торговых людей), защищавший отечественную торговлю от иностранной конкуренции. Его составители предлагали организовать особый приказ, ведавший исключительно делами торговли. Важную роль сыграл приговор Земского Собора 1682 г. об отмене местничества. Другим значительным актом конца XVII в. стал «писцовый наказ» 1683 г., устанавливавший правила межевания вотчин и поместий, лесов и пустошей.

Новоуказные статьи завершили этап законодательной деятельности Московского государства, впереди была эпоха петровских государственных и правовых реформ. Анализ материала Соборного Уложения мы начинаем с разделов и статей, посвященных «государственному праву» и управлению. Затем перейдем к разбору норм, регламентирующих судебный процесс, уголовное право, гражданское, наследственное и семейное право. Подчеркнем еще раз, что в Соборном Уложении лишь намечается разделение норм по отраслям права, что нормы материального и процессуального права (например, уголовного права и уголовного процесса) весьма трудно отделить друг от друга, что во многих разделах, посвященных одной отрасли права, делаются вкрапления, вставки из совершенно иных отраслей права, что в сфере формирующегося гражданского права нормы вещного и обязательственного права часто сливаются воедино, право собственности трудно отграничить от права пользования и т.д. Все это следует учитывать при прочтении Соборного Уложения.

В Соборном Уложении определялся статус главы государства — царя, самодержавного и наследного монарха. Утверждение (избрание) его на Земском соборе не колебало установленных принципов, напротив, обосновывало, легитимировало их. Преступный умысел (не говоря о действиях), направленный против персоны монарха, жестоко наказывался. Уложение содержало комплекс норм, регулировавших важнейшие отрасли государственного управления. Эти нормы можно условно отнести к административным. Прикрепление крестьян к земле (гл. XI «Суд о крестьянах»), посадская реформа, изменившая положение «белых слобод» (гл. XIX), перемена статуса вотчины и поместья в новых условиях (гл. XVI, XVII), регламентация работы органов местного самоуправления (гл. XXI), режим въезда и выезда (гл. VI) — все эти меры составили основу административно-полицейских преобразований. Судебное право в Уложении составило особый комплекс норм, регламентировавших организацию суда и процесса. Еще более определенно, чем в судебниках, здесь происходила дифференциация на две формы процесса: «суд» и «розыск».

Глава X Уложения подробно описывает различные процедуры суда: процесс распадался на собственно суд и «вершение», т.е. вынесение приговора, решения. «Суд» начинался с «вчинания», подачи челобитной жалобы. Затем происходил вызов приставом ответчика в суд. Ответчик мог представить поручителей (явный пережиток, идущий от послухов Русской Правды). Ему предоставлялось право дважды не являться в суд, если на то имелись уважительные причины (отсутствие, болезнь), но после третьей неявки он автоматически проигрывал процесс. Выигравшей стороне выдавалась соответствующая грамота. Виды доказательств . Доказательства, которые использовались и принимались во внимание судом в состязательном процессе, были многообразны — свидетельские показания (практика требовала привлекать в процесс не менее десяти свидетелей), письменные доказательства (наиболее доверительными из них были официально заверенные документы), крестное целование (допускалось при спорах на сумму не свыше одного рубля), жребий. Судоговорение в состязательном процессе было устным, но протоколировалось в «судебном списке». Каждая стадия оформлялась особой грамотой. Процессуальными мероприятиями, направленными на получение доказательств, являлись общий и повальный обыск: в первом случае опрос населения осуществлялся по поводу факта совершенного преступления, во втором — по поводу конкретного лица, подозреваемого в преступлении. Особыми видами свидетельских показаний были ссылка из виноватых и общая ссылка. Первая заключалась в ссылке обвиняемого или ответчика на свидетеля, показания которого должны абсолютно совпасть с показаниями ссылающегося: при несовпадении дело проигрывалось. Подобных ссылок могло быть несколько, и в каждом случае требовалось полное подтверждение. Общая ссылка заключалась в обращении обеих спорящих сторон к одному и тому же или нескольким свидетелям. Их показания становились решающими. Правеж. Довольно своеобразным процессуальным действием в «суде» стал так называемый правеж. Ответчик (чаще всего неплатежеспособный должник) регулярно подвергался судом процедуре телесного наказания — его били розгами по обнаженным икрам. Число таких процедур должно было быть эквивалентным сумме задолженности (за долг в 100 рублей пороли в течение месяца). Здесь явно звучит архаический принцип замены имущественной ответственности личностной. «Правеж» не просто наказание — это мера, побуждающая ответчика выполнить обязательство (у него могли найтись поручители, или он сам мог решиться на уплату долга). Розыск. Розыск, или «сыск», отличная от «суда» форма процесса применялся по наиболее серьезным уголовным делам. Особое место и внимание отводились преступлениям, о которых было заявлено «слово и дело государево», т.е. в которых затрагивался государственный интерес. Дело в розыскном процессе могло начаться с заявления потерпевшего, с обнаружения факта преступления (поличного) или с обычного наговора, не подтвержденного фактами обвинения («язычная молва»). После этого в дело вступали государственные органы. Потерпевший подавал «явку» (заявление), и пристав с понятыми отправлялся на место происшествия для проведения дознания. Процессуальным действием был «обыск», т.е. допрос всех подозреваемых и свидетелей. Пытка. В главе XXII Соборного Уложения впервые регламентировалась такая процессуальная процедура, как пытка. Основанием для ее применения могли послужить результаты «обыска», когда свидетельские показания разделялись: часть в пользу подозреваемого, часть — против него. В случае, когда результаты «обыска» были благоприятными для подозреваемого, он мог быть взят на поруки, т.е. освобожден под ответственность (личную и имущественную) его поручителей. Применение пытки регламентировалось: ее можно было применять не более трех раз с определенным перерывом. Показания, данные на пытке («оговор»), должны были быть перепроверены посредством других процессуальных мер (допроса, присяги, «обыска»). Показания пытаемого протоколировались.

Соборное Уложение 1649 г. вобрало в себя многие традиции, выработанные законодателем и судебной практикой в сфере уголовного права в течение предшествующего времени — XV—XVI в. Соборное Уложение стало итогом развития главных тенденций уголовного права данного периода, поэтому мы будем рассматривать его основные институты в перспективе этого развития. Впервые термины «преступление» и «вина» появились в юридических текстах в конце XVI в. Однако критерием, которым определялся уголовно-правовой характер деяния, была не столько злая воля преступника, сколько степень нарушения общественного интереса. Необходимость выяснять форму вины предписывалась уже в судебных актах XVI в. Более строгие наказания влекли либо особый статус преступника («ведомо лихой человек»), либо особые обстоятельства деяния (насилие и хитрость при совершении преступления). Отягчающими вину обстоятельствами были убийство «в разбое», ночная татьба, преступление, совершенное в церкви, на государевом дворе или в отношении должностного лица, «скоп и сговор», во время стихийного бедствия, или совокупность преступлений.

Смягчающими вину обстоятельствами являлись малый возраст, воровство вследствие «нужды» и «простого ума». С 1550 г. обстоятельством, освобождающим от наказания, становится необходимая оборона. Соборное Уложение 1649 г. вводит такие понятия крайней необходимости и «неведения», наличие которых освобождает от наказания.

С XV в. преступные деяния начинают классифицироваться по составам (хотя и сохраняют общее определение — «воровство»). Преступления против Церкви и религии и наказания за них содержатся уже в церковных канонах. Практика определенно опережала законодательство: упоминание о сожжении на костре «волшебников» содержится уже в текстах XIII в. Церковный Собор 1504 г. предписывал карать обвиняемых еретиков урезанием языка, тюремным заключением и сожжением. Однако массовых сожжений, как это имело место в Западной Европе, в России XV—XVI вв. не наблюдалось. Впервые противоцерковные преступления включаются в Судебник 1497 г. К первым из них относилась «церковная татьба», которой были присущи черты святотатства. Стоглав вводит понятие «церковного мятежа», т.е. нарушения церковного благочиния, порядка. Соборное Уложение добавляет «обиду» священнослужителя и очень важное понятие «богохульство», включающее в себя неверие, отрицание православной веры, поношение, оскорбление святынь. Предусматривалось наказание за «совращение в басурманство», причем на практике за вовлечение не только в магометанскую или иудейскую веру, но и в лютеранскую и римско-католическую.

Понятие государственного преступления, отсутствующее в Русской Правде, сформировалось на практике уже в XI—XII вв. Его синоним «крамола» вначале обозначал «отъезд» бояр и князей с великокняжеской службы, за что они лишались боярского чина и прав на имущество. С середины XV в. в договорных грамотах великих и удельных князей стала предусматриваться обязательная выдача властями преступников, бежавших в другое княжество. Появилось понятие «рубежник», т.е. нарушитель границы. Уже в XII в. появились понятия «земская измена», «тайный перевет», «сношения с врагом» (ранее всего оно появилось в приграничных регионах — Новгороде и Пскове). С расширением понятия измены в него стали включать узурпацию власти («самозванство»), передачу города врагу (Судебник 1550 г. и проект Судебника 1589 г.), оказание помощи «государеву недругу». Судебники 1497 и 1550 гг. ввели новые составы государственных преступлений: «перевет» (распространение прокламаций, призывающих к мятежу) и «зажигание» (злостный поджог в городе). Последнее преступление Соборное Уложение 1649 г. выделило в отдельный состав, связывая его с целью сдачи города врагу. Вместе с тем Уложение дифференцировало действия «городского сдавца» в зависимости от способа сдачи — открытым и тайным впуском врага в город. С конца XVI в. появились понятия бунта, мятежа, восстания против власти. Соборное Уложение выделило также такие действия, как заговор и скоп. Заговор чаще всего рассматривали как направленный против государя. Для нанесения ущерба его здоровью могли применяться зелья, волхование и иные способы напускания «порчи». Бранные и злые слова в адрес государя рассматривались как политическое преступление, так же как и «выяснение отношений», беспорядки и столкновения на государевом дворе (о чем специально говорит Соборное Уложение). В скопе и заговоре субъектом преступления была объединенная сговором группа, толпа, а не отдельные лица. В XVII в. устанавливается публичноправовая обязанность в отношении такого действия, как «извет», т.е. сообщения о готовящемся государственном преступлении. Соборное Уложение выделяет специальный состав — недоносительство, наказываемое смертной казнью. «Извет» обязывались выполнять все члены семьи злоумышляющего против государя лица. «Извет» могли приносить люди всех чинов, даже «ведомо лихие люди», подавая его в любую инстанцию вплоть до государя. За недоказанный и особенно за ложный извет предусматривалось суровое наказание, за доказанный — вознаграждение.

Появление группы преступлений против порядка управления связано с общими процессами государственной централизации. Одним из наиболее серьезных правонарушений было фальшивомонетничество — деяние, направленное против денежной монополии государства. Соборное Уложение обстоятельно регламентировало этот состав по субъекту и подсудности. Известное еще церковному законодательству корчемство запрещалось Стоглавом, а Соборное Уложение предусматривало уголовную ответственность не только для незаконных изготовителей и продавцов вина, но и для его потребителей («питухов»).

Судебник 1550 г. ввел новый состав — подписку, или подделку актов, печатей, документов. Проект Судебника 1589 г. подразделил это деяние по объекту (рукописные документы и акты, оформленные в официальном порядке). Соборное Уложение 1649 г. обстоятельно и детально описало этот состав: составление поддельных грамот, печатей; подделка грамот и приказных писем; постановка настоящей печати на фальшивые документы.

Среди должностных преступлений на первом месте стояло лихоимство, чаще всего понимаемое как нарушение установленного порядка судопроизводства. Посул был законным актом еще в XV в.: для большего прилежания судья получал плату от подсудимого. Нормирование размеров посулов превращало излишки в предмет лихоимства, и посул превращается во взятку. Запрет взимания тайных посулов содержался в Псковской судной грамоте. Судебник 1550 г. связывал с получением посула вынесение неправосудного решения судом, за что предусматривалось уголовное наказание. Наряду с этим составом судебники предусматривали такие виды преступлений, как отказ в правосудии (1497) и подлог (1550), а Соборное Уложение дополняло эту группу статьями о волоките, нарушении порядка судопроизводства и использовании труда подсудимых в хозяйстве судьи. К группе преступлений против суда как наиболее опасное (по судебникам 1497 и 1550 гг.) относилось ябедничество или ложный донос на заведомо невиновного. По Указу 1582 г. виновные в этом преступлении подразделялись на ябедников, крамольников и составщиков, т.е. лживых обвинителей, лживых доносчиков (обвиняющих в государственном преступлении) и составителей лживых гражданских исков. С XVI в. в практике судов появился такой состав, как лжеприсяга. В Кормчей книге и Стоглаве это преступление оценивалось как антирелигиозное, Соборное Уложение перевело его в разряд светских, приблизив к лжесвидетельству. Там же предусматривалось уголовное наказание за оскорбление судей, пристава, подельщика, понятых и других судебных должностных лиц. К оскорблению судей приравнивалось нарушение порядка судебного заседания. К преступлениям против правосудия относились подача ложной жалобы на должностное лицо, побег от судебного пристава, сопротивление при изъятии поличного, неявка ответчика в суд.

К группе воинских преступлений относились: самовольное оставление службы (часто — «посул»), «наезды», потравы посевов ратными людьми, насилие по отношению к мирному населению, кража оружия, уклонение от воинских смотров и т.д. Соборное Уложение впервые ввело понятие «дезертирство» и положило начало систематизации воинских преступлений. Особыми субъектами в этой группе преступлений были сборщики и «окладчики», т.е. лица, ответственные за проведение мобилизации. Тяжесть наказаний за воинские преступления усугублялась в обстановке боевых действий. Преступления против личности включали большую группу составов, среди которых были убийство, нанесение телесных повреждений, побои и оскорбления. В XVI в. наряду с понятием «неумышленное убийство», которое было известно еще в Русской Правде, появилось понятие «случайное убийство», не влекшее за собой ответственности. В Судебнике 1497 г. вводилось понятие «государский убойца». В XVI в. убийство в законодательстве уже отделено от разбоя, но в практике Разбойного приказа оба состава все еще проходили вместе. Их окончательную дифференциацию осуществило только Соборное Уложение. Уложение более подробно, чем судебники, разрабатывает систему квалифицирующих убийство признаков, включив в нее убийство женой мужа, убийство родителей, сестер и незаконнорожденных детей. В этих преступлениях соучастники отвечали наравне с прямыми виновниками. К квалифицированным видам убийства (по способу совершения) Уложение относило отравление. К группе умышленных убийств Уложение относило преступления, совершенные «насильством, скопом и заговором», что рассматривалось как отягчающие обстоятельства. Уложение дифференцирует убийства на хитростные и бесхитростные. Последние (случайные, совершенные «грешным делом») наказанию не подлежали. Следует отметить, что грань между неосторожностью и случайностью оставалась размытой. В отличие от Литовского статута Соборное Уложение дало новое понятие необходимой обороны: допускалось убийство в порядке самообороны и защиты имущества, защиты соседа и хозяина. Закон не требовал соразмерности средств обороны и нападения. Правомерным считалось убийство вора не только в момент совершения им преступления, но и позже — во время погони за ним или при его задержании. Из группы членовредительных преступлений в Законе судном выделено увечье. Уложение: формулировало особый состав, называя его «мучительское поругательство» (отсечение носа, уха, ноги, руки, выкалывание глаза), за которое кроме штрафа полагалось нанесение аналогичного увечья (принцип «талиона»).

С XII в. в судебной практике известны преступления против чести. В Уставе Ярослава (XI в.) предусматривалась ответственность за оскорбление словом, в Русской Правде — за оскорбление действием. Дифференциацию штрафов за бесчестье установил проект Судебника 1589 г. (32 статьи, предусматривающие наказание за бесчестье). При этом понятие бесчестья расширилось: теперь к нему относились не только оскорбления действием или словом, но и ложные обвинения. Соборное Уложение к оскорблению действием относило также побои, совершенные умышленно, после подготовительных действий, а не в простой драке (в целом Уложение перечисляет 72 случая бесчестья).

Отдельную группу составляли преступления против нравственности и семьи. Прелюбодеяние известно уже Русской Правде и Церковному уставу Ярослава. Соборное Уложение дополнило эту группу понятием сводничества. Изнасилование упоминалось еще в XII в.; в Уставе Ярослава речь шла о групповом изнасиловании. Соборное Уложение ужесточило наказание для пособников в изнасиловании.

Среди имущественных преступлений еще Русской Правде был известен разбой, а с начала XVII в. борьба с разбоями объявлена «государевым делом». Практика постепенно развела разбой с убийством и связала его с понятиями грабежа и насилия. К признакам разбоя относятся открытость нападения и организованный (шайка) характер. При определении разбоя Соборное Уложение уже не пользовалось понятием «лихой человек» (как в судебниках), но ввело новое — рецидив. Разбой часто соединяется с отягчающими обстоятельствами — убийством или поджогом. Самым распространенным видом имущественных преступлений оставалась татьба, еще в Русской Правде подразделявшаяся на простую и квалифицированную (из закрытых помещений, конокрадство). Понятие рецидива относительно татьбы впервые появилось в Псковской судной грамоте. Тяжесть наказания за кражу постоянно нарастала: вначале смертной казнью наказывалась третья кража, Судебник 1550 г. установил эту меру со второго случая, а Судебник 1589 г. (проект) закрепил смертную казнь даже в отношении лица, не признавшего своей вины. К квалифицированным видам кражи Псковская судная грамота относила кражу в Кремле, судебники дополнили состав церковной кражей, а Стоглав и Уложение связали ее со святотатством. В ситуации с «головной тяжбой» Соборное Уложение в качестве отягчающего обстоятельства упоминало убийство, которым сопровождается татьба. Хищение имущества во время стихийных бедствий рассматривалось как грабеж. В общем тяжесть наказания за хищение зависела не от размеров похищенного, а от факта рецидива. Порча и уничтожение чужого имущества упоминались еще в Русской Правде; порча межевых знаков — это особый состав преступления в судебниках и Уложении (здесь уже регламентировался порядок разрешения межевых споров). Наиболее тяжким преступлением в этой группе оставался поджог. В области уголовного права Соборное Уложение уточнило понятие «лихое дело», разработанное в судебниках.

Субъектами преступления могли быть как отдельные лица, так и группа лиц. Закон разделял их на главных и второстепенных, понимая под последними соучастников. В свою очередь, соучастие могло быть как физическим (содействие, практическая помощь, совершение тех же действий, что совершал главный субъект преступления), так и интеллектуальным (например, подстрекательство к убийству — гл. XXII). В этой связи субъектом стал признаваться даже раб, совершивший преступление по указанию своего господина. От второстепенных субъектов преступления (соучастников) закон отличал лиц, только причастных к совершению преступления: пособников (создававших условия для совершения преступления), попустителей (обязанных предотвратить преступление и не сделавших этого), недоносителей (не сообщивших о подготовке и совершении преступления), укрывателей (скрывших преступника и следы преступления).

Субъективная сторона преступления обусловливалась степенью вины: Уложение делило преступления на умышленные, неосторожные и случайные. Характерно, что за неосторожные действия совершивший их наказывался так же, как за умышленные преступные действия. Здесь сохранился архаический (и репрессивный) принцип объективного вменения: наказание следует не за мотив преступления, а за его результат. В признаках объективной стороны преступления закон выделил смягчающие и отягчающие обстоятельства. К первым относились состояние опьянения, неконтролируемость действий, вызванная оскорблением или угрозой (аффект), ко вторым — повторность преступления, размеры вреда, особый статус объекта и предмета преступления, совокупность нескольких преступлений. Закон выделил отдельные стадии преступного деяния: умысел (который сам по себе уже мог быть наказуемым), покушение на преступление и совершение преступления. Закон знает понятия рецидива (совпадающее в Уложении с понятием «лихой человек») и крайней необходимости, которая ненаказуема только при соблюдении соразмерности реальной опасности преступного деяния. Нарушение соразмерности означало превышение пределов необходимой обороны и наказывалось. Объектами преступления Соборное Уложение считало Церковь, государство, семью, личность, имущество и нравственность. Впервые в истории русского законодательства в светскую кодификацию были включены преступления против религии, ранее находившиеся в юрисдикции Церкви. В системе преступлений они поставлены на первое место. Подобный пересмотр системы имел двоякое значение: с одной стороны, Церковь как основная идеологическая сила и ценность занимала в ней особое место, что свидетельствовало о росте ее влияния, с другой — принятие Церкви под защиту государственных институтов и законов указывало на их приоритет в политической системе, развивающейся по пути к абсолютной монархии.

Система преступлений по Соборному Уложению выглядела следующим образом: а) преступления против Церкви: богохульство, совращение православного в иную веру, прерывание хода литургии в храме; б) государственные преступления: любые действия (и даже умысел), направленные против личности государя или его семьи, бунт, заговор, измена (по этим преступлениям ответственность несли не только лица, их совершившие, но и их родственники и близкие); в) преступления против порядка управления: злостная неявка ответчика в суд и сопротивление приставу, изготовление фальшивых грамот, актов и печатей, самовольный выезд за границу, фальшивомонетничество, содержание без имеющегося разрешения питейных заведений и самогоноварение, принесение в суде ложной присяги, дача ложных свидетельских показаний, «ябедничество» или ложное обвинение (в последнем случае к «ябеде» применялось то наказание, которое было бы применено к человеку, ложно им обвиненному, — здесь явно действовал древний принцип талиона «око за око, зуб за зуб», т.е. модификация кровной мести); г) преступления против благочиния: содержание притонов, укрывательство беглых, незаконная продажа имущества (краденого, чужого, не оформленного должным образом), недозволенная запись в заклад (к боярину, в монастырь, к помещику), обложение пошлинами освобожденных от них лиц; д) должностные преступления: лихоимство (взяточничество, неправомерные поборы, вымогательство), неправосудие (заведомо несправедливое решение дела, обусловленное корыстью или личной неприязнью), подлоги по службе (фальсификация документов, сведений, искажения в денежных бумагах и проч.), воинские преступления (нанесение ущерба частным лицам, мародерство, побег из части); е) преступления против личности: убийство, разделявшееся на простое и квалифицированное (убийство родителей детьми, убийство господина рабом), нанесение увечья (тяжелого телесного повреждения), побои, оскорбление чести (в виде обиды или клеветы, распространение порочащих слухов); не наказывалось убийство изменника или вора, пойманного на месте преступления; ж) имущественные преступления: татьба простая и квалифицированная (церковная, на службе, конокрадство, совершенная в государевом дворе, кража овощей из огорода и рыбы из садка), разбой (совершаемый в виде промысла) и грабеж обыкновенный или квалифицированный (совершенный служилыми людьми или детьми в отношении родителей), мошенничество (хищение, связанное с обманом, но без насилия), поджог (пойманного поджигателя бросали в огонь), насильственное завладение чужим имуществом (землей, животными), порча чужого имущества; з) преступления против нравственности: непочитание детьми родителей (отказ содержать престарелых родителей), сводничество, «блуд» жены (но не мужа), половая связь господина с рабой.

Самыми распространенными видами наказаний были смертная казнь, телесные наказания, тюремное заключение, ссылка, конфискация имущества, отстранение от должности, штрафы. По Псковской судной грамоте смертная казнь (без указания вида) назначалась за пять составов преступлений, по судебникам — в двенадцати случаях, по Уложению —- в тридцати шести (но за счет расширения «жестоких и нещадных» наказаний — фактически в шестидесяти случаях). «Лихие люди» подвергались этому наказанию независимо от состава совершенного ими преступления. Наиболее распространенными видами смертной казни были повешение и отсечение головы. В документах XV в. упоминается утопление в реке. К квалифицированным видам смертной казни относились: четвертование, сожжение в срубе, железной клетке или открытом костре, копчение на медленном огне. Законодательно сожжение было закреплено Соборным Уложением и практиковалось до конца XVIII в. (по делам религиозным и к поджигателям). Уже в первой половине XVI в. в приговорах судов упоминается о таком виде казни, как залитие горла расплавленным металлом (фальшивомонетчикам).

Уложение установило для женщин-мужеубийц особый вид казни — закапывание живой по горло в землю (обычно смерть наступала через два-три дня). С XVI в. широко применялось посажение на кол, заимствованное из польско-литовского уголовного законодательства. Членовредительные наказания (часто основанные на принципе талиона) включали отсечение руки (за кражу, должностной подлог, покушение на господина), клеймение, урезание ушей, ноздрей и носов (за повторную татьбу, продажу табака), языка (за ложную присягу). Виновных в убийстве родителей разрывали клещами. Болезненные наказания включали битье кнутом и батогами публично у приказа, на торгу. Это наказание начало практиковаться с XV в.; в Судебнике 1550 г. оно применяется в шестнадцати статьях, в Уложении — в ста сорока случаях. Торговая казнь, как правило, соединялась с другими наказаниями — тюремным заключением, высылкой, штрафом, иногда предваряя смертную казнь. Битье кнутом могло длиться до трех дней, число ударов — по усмотрению судьи. Этот вид наказания сохранялся до середины XIX в. На практике обычно наносили тридцать — пятьдесят ударов, часто это наказание приводило к смерти. Иногда в приговоре прямо предписывалось: «забить до смерти». Битье батогами (тонким гибким прутом) также бывало простым или нещадным («вместо кнута»). Эта процедура называлась «правеж» и первоначально являлась средством принуждения к исполнению судебного решения по имущественным искам. Длительность «правежа» зависела от искомой суммы долга (обычно за 100 рублей на «правеж» стояли месяц). На «правеж» ставился ответчик, либо его поручитель, либо зависимые от ответчика люди (крестьяне и холопы). Тюремное заключение упоминается еще в XI—XII вв., когда в темницы заключались еретики. Вначале тюремное заключение применялось лишь как предварительная мера, но с XVI в. (Судебник 1550 г.) стало самостоятельным наказанием. В Уложении этот вид наказания упоминается более сорока раз и как мера предварительная, и как основное наказание. Срок наказания колебался от трех дней до пожизненного заключения. Тюрьмы были земляные, деревянные и каменные, монастырские и опальные (для политических заключенных). В монастырских тюрьмах, как и в других, осуществлялись охрана заключенных и их использование на тюремных работах, в политических тюрьмах полностью исключались любые контакты с заключенными. Тюремные сидельцы кормились либо за счет родственников, либо на подаяние, получаемое ими во время прохода под стражей по городу. Собранное подаяние делилось между всеми заключенными.

Ссылка упоминалась еще в Русской Правде («поток»), в XIII в. известны эпизоды ссылки в монастыри, отдаленные районы Руси и за границу. Политическая ссылка (впервые примененная в конце XVI в. по делу царевича Дмитрия) предполагалась пожизненной. Отбывших тюремный срок и «гулящих» людей ссылали в пограничные отдаленные города. Разновидностью ссылки, применяемой к представителям аристократической верхушки, была опала: в начале XVI в. несколько сотен знатных родов подверглись опале по указу великого князя. Об опале упоминают Судебник 1550 г. и Соборное Уложение. В Соборном Уложении впервые появились бесчестящие наказания, начиная с самых мягких (выговор в присутствии понятых) и кончая «выдачей головой». Сюда входило «отнятие чести», т.е. лишение званий или понижение в чине (например, перевод из бояр в дворяне). Исполняемое наказание регистрировалось в Разрядной книге. Судебник 1550 г. специально определил такой вид наказания, как отрешение от должности и запрет занимать такую должность в будущем, а Стоглав и Соборное Уложение расширили сферу применения этого наказания (помимо судейских чинов, к поместникам и волостелям). Штрафы разных размеров и видов применялись Русской Правдой. Там они были компенсационной (за ущерб) мерой, а с XIV в. стали средством для искупления вины. Убытки истца возмещались из имущества преступника (татя, разбойника и их соучастников). Характерно, что сумма иска определялась самими разбойниками на пытке; как минимум, она составляла четверть предъявленного иска. Русская Правда говорит о «продаже» как о штрафе за преступление, поступившем в казну или суд. Размер «продажи» определялся судом. Судебник 1550 г. в качестве штрафной санкции вводил «пеню», взыскиваемую с должностных лиц за лихоимство, за понесение бесчестья. Виновный уплачивал еще вознаграждение потерпевшему: эту санкцию судебники применяли по многим видам преступлений, Уложение ограничило ее применение (в восьми случаях) только в преступлениях, посягавших на имущество, честь и здоровье частного лица. Размеры платы за бесчестье дифференцированы: было бесчестье простое, двойное и тройное. К этому добавлялась сложная шкала штрафных санкций за каждый вид телесного повреждения. При невозможности расплатиться с истцом ответчик либо выдавался ему «головой на продажу», т.е. холопство до отработки долга (Судебник 1497 г.), либо подвергался «правежу» (Соборное Уложение). Наиболее тяжелое имущественное наказание — конфискация имущества («разграбление» по Русской Правде). В XIV в. эта мера стала применяться к имуществу «отъехавших» от великого князя бояр, в XVI в. она стала называться «великим разорением». Судебники ввели конфискацию в качестве дополнительного наказания для «лихих людей» и за злоупотребления по должности. Порядок конфискации регламентирован в Соборном Уложении: конфискации подвергалось как движимое, так и недвижимое имущество, имущество жены политического преступника и его взрослого сына. Все поступало в государственную казну (судебники предусматривали передачу части конфискованного имущества судьям). Соборное Уложение предусматривало конфискацию в отношении обвиненных в разбое, укрывательстве разбойников, нарушении правил продажи табака, дезертирстве со службы.

Цели наказания по Соборному Уложению — устрашение и возмездие; изоляция преступника от общества имела дополнипреступника от общества имела дополнительную и второстепенную цель. Для системы наказаний были характерны следующие признаки: 1. Индивидуализация наказания. Жена и дети преступника не отвечали за совершенное им деяние. Однако пережитки архаической системы наказаний были еще живы и выразились в сохранении института ответственности третьих лиц: помещик, убивший чужого крестьянина, должен передать понесшему ущерб помещику другого крестьянина; сохранялась процедура «правежа»; поручительство в значительной мере походило на ответственность поручителя за действия правонарушителя (за которого он поручился). 2. Сословный характер наказания выражался в том, что за одни и те же преступления разные субъекты несли разную ответственность (за аналогичное деяние боярин наказывался лишением чести, а простолюдин — кнутом, гл. X Уложения). 3. Неопределенность в установлении наказания. Этот признак связан с целью наказания — устрашением. В приговоре мог не указываться вид наказания и использовались такие формулировки: «как государь укажет», «по вине» или «наказать жестоко». Если даже вид наказания был определен, неясным оставался способ его исполнения («наказать смертью») или мера (срок) наказания (бросить «в тюрьму до государева указа»). Принцип неопределенности дополнялся принципом множественности наказаний. За одно и то же преступление могло быть установлено сразу несколько наказаний — битье кнутом, урезание языка, ссылка, конфискация имущества. За кражу наказания устанавливались по нарастающей: за первую кражу — битье кнутом, урезание уха, два года тюрьмы и ссылка; за вторую — битье кнутом, урезание уха, четыре года тюрьмы; за третью — смертная казнь. Неопределенность в установлении наказания оказывала дополнительное психологическое воздействие на преступника. Целям устрашения служила особая символика наказаний: преступнику заливали горло расплавленным металлом, его приговаривали к тому наказанию, которое он желал бы для оклеветанного им человека («ябедничество»), т.е. применялся архаический принцип талиона, «эквивалентного возмездия». Публичность казней имела социально-психологическое назначение: многие наказания (сожжение, утопление, колесование) служили как бы аналогами адских мук. В Соборном Уложении применение смертной казни предусматривалось почти в 60 случаях (даже курение табака наказывалось смертью). Смертная казнь делилась на квалифицированную (колесование, четвертование, сожжение, залитие горла металлом, закапывание живьем в землю) и простую (отсечение головы, повешение). Членовредительные наказания включали отсечение руки, ноги, урезание носа, уха, губы, вырывание глаза, ноздрей. Эти наказания могли применяться как дополнительные или как основные. Увечащие наказания, кроме устрашения, выполняли функцию означивания преступника, выделения его из окружающей массы людей. К болезненным наказаниям относилось сечение кнутом или батогами в публичном месте (на торгу). Тюремное заключение как специальный вид наказания могло устанавливаться сроком от трех дней до четырех лет или на неопределенный срок. Как дополнительный вид наказания (иногда как основной) назначалась ссылка в отдаленные монастыри, остроги, крепости или боярские имения. К представителям привилегированных сословий применялся такой вид наказания, как лишение чести и прав, варьирующийся от полной выдачи головой (т.е. превращение в холопа) до объявления «опалы» (изоляция, остракизм, государева немилость). Обвиненного могли лишить чина, права заседать в Думе или приказе, права обращаться с иском в суд (условно говоря, это напоминало частичное объявление вне закона). Широко применялись имущественные санкции (гл. X Уложения в 74 случаях устанавливала градацию штрафов «за бесчестье» в зависимости от социального положения потерпевшего). Высшей санкцией этого вида была полная конфискация имущества преступника. Наконец, в систему санкций входили церковные наказания: покаяние, епитимья, отлучение от Церкви, ссылка в монастырь, заточение в одиночную келью и др.

Сфера гражданско-правовых отношений, регулируемых специальными нормами, достаточно определенно выделена в системе Соборного Уложения. К этому законодателя побуждали вполне реальные социально-экономические обстоятельства: развитие товарно-денежных отношений, формирование новых типов и форм собственности, рост гражданско-правовых сделок. Внутри системы Уложения нормы, регулирующие гражданско-правовые отношения, тесно соприкасались со смежными. Так, положения о правомочиях собственников (вотчинников, помещиков) близко соприкасаются с нормами государственного и административного права (о службе), нормы обязательственного права смыкаются с уголовно-правовыми санкциями (выдача головой, постановка на правеж). Недифференцированность гражданско-правовых норм проявлялась в самом языке права: один и тот же правовой источник мог давать несколько не только альтернативных, но и взаимоисключающих решений по одному и тому же вопросу. Так, установленный законом срок приобретательной давности, доказывающий право собственности на недвижимость, оказывался только дополнительным условием, а законность владения устанавливалась из других источников. Нечеткость определения той или иной категории часто создавала ситуацию, в которой происходило смешение разнородных норм и обязательств: на практике нередко договор купли-продажи, когда он осуществлялся посредством не денег, а других эквивалентов, сливался с меной, договор займа — с договором ссуды и т.п. Субъектами гражданско-правовых отношений являлись как частные (физические), так и коллективные лица. В XVII в. определенно отмечался процесс постепенного расширения юридических прав частного лица за счет уступок со стороны прав лица коллективного. Высвобождаясь изпод жесткого контроля родовых и семейных союзов, частное лицо в то же время подпадает под сильное влияние других коллективных субъектов, прежде всего государства (особенно в сфере вещного и наследственного права). Для правового мышления данной эпохи характерно рассматривать устанавливаемые отношения как отношения вечные. С этим, в частности, связаны трудности перехода от фактически установленных имущественных отношений, которые подтверждались давностью, реальным обладанием, обычаем к отношениям, юридически оформленным, законность которых не могла быть установлена только на основании документа, но нуждалась в подтверждении фактом (в том числе свидетельскими показаниями, присягой).

В юридической интерпретации переход к абстрактным нормам проявился в своеобразном их толковании. На первый план выдвигалось не представление об их установленности, а идея о вечном существовании этих норм. Задачей законодателя являлось их адекватное прочтение. Такой подход поднимал ценность обычая, традиции и камуфлировал под традицию даже совсем новые установления. Субъекты гражданского права . Для правоотношений, возникавших на основе норм, регламентирующих сферу имущественных отношений, характерной стала неустойчивость статуса самого субъекта прав и обязанностей. Прежде всего это выражалось в расчленении нескольких правомочий, связанных с одним субъектом и одним правом. Так, условное землевладение давало субъекту право владения и пользования, но не распоряжения предметом (последнее правомочие осуществлялось только через систему внешних и полуфиктивных мер: запись на службу несовершеннолетних сыновей, выдача дочери замуж за человека, принимающего служебные обязанности ее отца). Кроме того, «расщепленный» характер феодальной собственности делал затруднительным и ответ на вопрос, кто ее полноправный субъект. Перенесение ответственности по обязательствам с одного субъекта (отца, помещика) на другого (детей, крестьян) также усложняло осознание субъектом права своего статуса. Субъекты гражданского права должны были удовлетворять определенным требованиям, таким как пол, возраст, социальное и имущественное положение. Возрастной ценз определялся в 15—20 лет: с 15-летнего возраста дети служилых людей могли наделяться поместьями, с этого же возраста у субъекта возникало право самостоятельно принимать на себя кабальные обязательства. За родителями сохранялось право записывать своих детей при достижении ими 15-летнего возраста в кабальное холопство. 20-летний возраст требовался для приобретения права принимать крестное целование (присягу) в суде (гл. XIV Соборного Уложения). Такие нормы, как брачный возраст, законодатель оставлял практике и обычаю. Факт достижения определенного срока (будь то возраст или давность) не рассматривался им как решающий для правового состояния субъекта. Даже по достижении совершеннолетия дети полностью не выходили из-под власти отца, а истекший срок давности в обязательстве еще не был его финальным моментом. В сфере уголовных санкций, применявшихся иногда за гражданские правонарушения, неопределенность сроков воспринималась как вполне обычное явление. Что касается полового ценза, то в XVII в. наблюдалось существенное возрастание правоспособности женщины по сравнению с предыдущим периодом. По закону вдова наделялась комплексом правомочий, процессуальными и обязательственными правами. Нужно отметить и существенные изменения в сфере и порядке наследования женщинами недвижимых имуществ. Правомочия . Взаимодействие различных субъектов гражданских отношений в одной сфере (особенно в области вещных прав) неизбежно порождало взаимное ограничение субъективных прав. При разделе родового имущества род как коллективный субъект передавал свои права коллективным субъектам, сохраняя за собой право распоряжаться имуществом. Это имущество могло быть отчуждено только с согласия всех членов рода. Род сохранял право выкупа проданного родового имущества в течение установленного законом срока. Пожалование земли в поместье (акт передачи имущества государством помещику) принципиально не меняло субъекта собственности — им оставалось государство. За помещиком закреплялось только право пожизненного владения. Однако если земля попадала (при выполнении дополнительных действий) в наследственное владение и пользование, то землевладение по своему статусу приближалось к вотчинному, т.е. принимало форму полной собственности. Это приобретало особую значимость в случае превращения поместья в вотчину (при обмене или передаче по наследству). Разделение правомочий собственника и владельца отмечалось и при выделении земельного надела отдельной крестьянской семье, пользующейся им, из земель крестьянской общины, которой принадлежало право собственности на данный надел. Дробление правомочий способствовало значительному усложнению тех связей, которые складывались между различными субъектами. Превращение одного правомочия в другое, вызванное волевым актом (пожалование, завещание) или фактом (смерть, поступление на службу), расшатывало границы правового статуса лица или вещи, обеспечивало внутренний динамизм гражданского оборота, одновременно приучая оперировать более четкими категориями, ранее ему неизвестными, т.е. совершенствовать юридическую технику. Основными разделами формирующегося Вещное право гражданского права были вещное и обязательственное право. Вещи по русскому праву XII в. были предметом ряда правомочий отношений и обязательств. Основными способами приобретения вещных прав считались: захват (оккупация), давность, находка и пожалование. Наиболее сложными были вещные имущественные права, связанные с приобретением и передачей недвижимой собственности. Впервые точное понятие об отвлеченном праве собственности, связанном с определенным субъектом, встречалось уже в жалованных грамотах московских князей. В более поздний период в порядке юридического закрепления субъективных имущественных прав отмечался постепенный переход от фактических форм завладения землей (основанных на захвате) к формально очерченному порядку, закрепляемому жалованными грамотами, зафиксированному межевыми знаками и пр. В высокой степени формализованный порядок установления-вещных прав был знаком уже Псковской судной грамоте, откуда он постепенно проник в московское законодательство XVI—XVII вв. Пожалование земли представляло собой сложный комплекс юридических действий, включавший выдачу жалованной грамоты, составление справки, т.е. запись в приказной книге определенных сведений о наделяемом лице. На этих сведениях основывалось его право на землю: обыск, проводимый по просьбе наделяемого землей и заключающийся в установлении факта действительной незанятости передаваемой земли (как фактического основания для просьбы на ее получение), ввод во владение, заключавшийся в публичном отмере земли, проводимом в присутствии местных жителей и сторонних людей. Раздачу земли наряду с Поместным приказом осуществляли и иные органы — Разрядный приказ, приказ Большого дворца, Малороссийский, Новгородский, Сибирский и др. В акте пожалования субъективное волеизъявление вызывало объективные последствия — появление новых субъекта и объекта собственности, для точной корректировки которых требовались дополнительные, достаточно формализованные действия (регистрация, обоснование нового правомочия, ритуализированные действия по фактическому наделению землей) и с помощью которых новое право «вписывалось» в систему уже существующих отношений. Права на пожалованные земли впервые были сформулированы в Указе 1566 г. и сводились к праву менять земли, сдавать их внаем и передавать в приданое. Давность . Давность (приобретательная) стала юридическим основанием для обладания правом собственности, в частности на землю, при условии, что данное имущество находилось в законном владении в течение срока, установленного законом: 15 лет — по закону, принятому при сыне Дмитрия Донского великом князе Василии, начало XV в.; 20, 30 или 40 лет — по церковным законам. Срок давности владения недвижимостями законодательно впервые был определен в Псковской грамоте (четыре и пять лет). Судебники установили трехлетний срок давности в отношениях между частными лицами и шестилетний в отношениях частных лиц с государством. Соборное Уложение не определяет общего срока давности и специально оговаривает сроки для выкупа родовых имуществ.

Как и справка при пожаловании, давность владения играла вспомогательную роль при установлении законных оснований для права собственности. Например, Судебник 1497 г. назначал трех-четырехлетнюю давность по искам, связанным с земельной собственностью, тогда как в судебной практике учитывались более длительные давностные сроки — 20—30 лет. Законодатель постепенно уступал требованиям практики: в Судебнике 1550 г. при сохранении трех-четырехлетней давности по некоторым делам устанавливался 40-летний срок для выкупа имений, а Соборное Уложение распространило этот срок и на другие земельные сделки и отношения. Если в постановлениях начала XVII в. срок приобретательной давности формулировался достаточно неопределенно («многие лета»), то по Соборному Уложению он уже фиксируется как 40-летний. Законодательная тенденция XVII в., связанная с установлением фиксированных сроков давности, совпадала с другими важными тенденциями в сфере регулирования поземельных отношений; с оттеснением на второй план в спорах по этим делам свидетельских показаний (как доказательств права собственности) и выдвижением на первый план документальной обоснованности права землевладения. Поскольку факт существования того или иного имущественного отношения стал терять свою правоустановительную силу (если он не был подтвержден соответствующими формальными актами), постольку давность меняла свой традиционный характер (давность как длительность, обычность, факт, «пошлость») на черты формализма, установленности, искусственного введения. Нужно отметить, что категория давности заимствовалась русским правом XVII в. из различных по характеру и времени возникновения правовых источников. Если в юго-западной Руси этот институт возник из польских обычаев, западноевропейского законодательства и римского права, то в Москве и Пскове — прежде всего из русского обычного права. Различия в источниках возникновения сказались и на сфере применения этого института: если в юго-западной Руси давность владения распространялась и на движимое, и недвижимое имущество, и не только по сделкам купли-продажи, но и по долговым обязательствам и наследованию, то в северо-восточной и северо-западной Руси она применялась прежде всего к сделкам, предметом которых была возделанная земля. Само качество предмета правоотношения определяло его формальные аспекты, в том числе пределы давности. В сравнении с пожалованием как правоустановительным актом, всегда идущим «извне» и нуждающимся в формальных подтверждениях, давность всегда шла «изнутри» правоотношения, от нормы, а внешние факторы (власть) только варьировали ее признаки (длительность, круг объектов).

Договор в XVII в. оставался основным способом приобретения прав собственности на имущество, в частности на землю. В таком качестве он появился ранее института пожалования. Развитие этой формы проходило на фоне постепенной замены комплекса сопутствующих ей формализованных действий (участие свидетелей при заключении договора) письменными актами («рукоприкладством» свидетелей без их личного участия в процедуре сделки). Замена прошла несколько этапов: вначале договорные грамоты подписывались покупателями и послухами, затем все чаще в них стали встречаться подписи продавцов, наконец, грамоту стали подписывать одновременно и продавец, и покупатель. Само «рукоприкладство» чаще всего выражалось в том, что вместо подписей стороны ставили различные знаки и символы. Одновременно теряли значение ритуальные атрибуты договора, связанные с произнесением определенных формул, присутствием послухов-поручителей и т.п. «Рукоприкладство» утрачивало символический характер и превращалось в простое свидетельство о соглашении сторон в договоре. Форма договора . Договорная грамота, составленная заинтересованными лицами, приобретала законную силу только после заверения ее в официальной инстанции, что выражалось в постановлении на грамоте печати. Контроль государства за этой процедурой значительно усилился после введения писцовых книг. Первым законом, в котором закреплялись обязательная явка и запись договора в регистрационную книгу, был Указ 1558 г., изданный в дополнение к Судебнику 1550 г. В XVII в. практиковалось составление договорных грамот площадными подьячими, чаще всего получавшими свою должность «на откуп» или «на поруку». Написанные ими грамоты заверялись печатями в приказной палате. Даже утвержденная договорная грамота создавала новое правоотношение только при условии его фактической законности. Иногда для обеспечения законности требовались дополнительные юридические действия, непосредственно не связанные с содержанием основного обязательства. К ним относилась, например, передаточная запись на договоре, «кабале», переводящая обязательство на третье лицо, составление справки и пр. Соборное Уложение в дополнение к договорным грамотам, закрепляющим право на землю, предусматривало выдачу отказных грамот, которые направлялись в местности, где расположены земли, передаваемые по утвержденному договору. Процедура, связанная с выдачей «справки», была дополнительной гарантией при установлении факта законного перехода земли от отчуждателя к приобретателю. На «справку» законодатель смотрел как на административную меру (обеспечивающую службу владельца земли) и гарантию финансовых интересов государства, а также как на технический прием, необходимый для перераспределения государственного имущества (неправильно оформленное землевладение могло быть передано государством другому служилому человеку).

Обязательственное право XVII в. продолжало развиваться по линии постепенной замены личностной ответственности по договорам имущественной ответственностью должника. Вырабатываются еще более широкие пределы для переноса взысканий по обязательствам — сначала на дворы и скот, затем на вотчины и поместья, на дворы и лавки посадских людей. Процесс эмансипации личности должника совпадал с общей тенденцией к возрастанию индивидуальности субъективных прав, вытекающих из сферы как вещных, так и обязательственных отношений. Вместе с тем перенос ответственности на имущество должника способствовал более интенсивному и широкому развитию оборота, параллельно усиливая чисто гражданско-правовые аспекты обязательственных отношений, отграничивая их от иных областей права (уголовного, «административного»). Переход обязательств на имущество оказался связанным с их переходом по наследству. Соборное Уложение допускало такой переход в случае наследования по закону, оговаривая при этом, что отказ от наследства снимает и обязательства по долгам (гл. X, ст. 245). Переход обязательства вместе с частями наследственной массы не только гарантировал имущественный интерес кредитора, но и сохранял в силе само обязательство (или его часть, учтенную в определенных эквивалентах и пропорциональную наследственной доле). Такой порядок явно способствовал стабилизации системы обязательственных отношений. Он открывал путь свободному волеизъявлению нового субъекта обязательства (наследника) в вопросе о принятии или отказе от обязанности (в случае наследования по завещанию). Закон и практика знали случаи принудительного и добровольного принятия обязательства третьим лицом. Переход права по обязательству к другому лицу (например, смена должника, произведенная со свободного согласия кредитора) фактически означал «обезличивание» обязательства и обеспечивал его сохранение. Для должника ситуация иная: его личность должна была быть одобрена кредитором, т.е. персонифицирована. Кроме того, возможность регрессного иска создавала как бы своеобразную «солидарную» ответственность с первым должником (с которого переходило обязательство). Одно из важнейших условий при заключении договора — это свобода волеизъявления договоривающихся сторон. Однако это условие часто не выдерживалось ни в законе, ни на практике. В Соборном Уложении (гл. X, ст. 190) делается намек на то, что хозяева квартир, где размещаются военные при исполнении своих обязанностей, становятся хранителями вещей этих военных при выступлении последних в поход. Вообще, условия о свободе воли часто нарушались на практике актами насилия одной из сторон, хотя закон и предоставлял другой возможность оспорить такую сделку в течение недели (гл. X, ст. 251). В качестве гарантий против насилия и обмана законодатель предусматривал введение специальных процедурных моментов, таких как присутствие свидетелей при заключении сделки, ее письменная, или «крепостная» (нотариальная), форма. Обязательной «крепостная» форма сделки была для договоров о передаче недвижимости. Впервые об этом говорится в Указе 1558 г., при этом законодатель в самом тексте ссылается на установившийся в юридической практике обычай. Для вступления договора в законную силу договорный акт, составленный площадным подьячим, скреплялся рукоприкладством свидетелей (до шести человек), а затем регистрировался в Приказной избе (ст. 39 гл. XVII Соборного Уложения).

Впервые в Соборном Уложении регламентировался институт сервитутов (юридическое ограничение права собственности одного субъекта в интересах права пользования другого или других). Законодатель знал личные сервитуты (ограничение в пользу определенных лиц, специально оговоренных в законе), например потрава лугов ратниками, находящимися на службе, право на их въезд в лесные угодья, принадлежащие частному лицу (гл. VII). Вещные сервитуты (ограничение права собственности в интересах неопределенного числа субъектов) включали: право владельца мельницы в производственных целях заливать нижележащий луг, принадлежавший другому лицу; возможность возводить печь у стены соседского дома или строить дом на меже чужого участка (гл. X). Развитие сервитутного права свидетельствовало о формировании четких представлений о праве частной собственности, возникновении большого числа индивидуальных собственников и, как следствие этого, о столкновении их собственнических интересов. Наряду с этим право собственности ограничивалось либо прямыми предписаниями закона (например, вдовам запрещалось закладывать выслуженные вотчины, служащим — принимать залог от иноземцев), либо установлением правового режима, который не гарантировал «вечной» собственности (сохранение срока в 40 лет для выкупа родовой общины). Таким образом, право частной собственности продолжало подвергаться ограничениям.

Способы приобретения вещей, известные русскому праву XVI—XVII вв., указывают на то, что правовое мышление эпохи в самом составе вещей разграничивало фактическую, природную, хозяйственно потребительскую стороны и признаки юридической, условной природы. Простой факт владения вещью, господства над нею противопоставлялся более формализованному, условно очерченному праву собственности. Захват как способ приобретения соседствовал с пожалованием и договором, потребительская функция вещей в значительной мере воздействовала на их юридическую сущность и юридическую судьбу. Представление о юридической судьбе вещей допускало как бесконечно длящуюся принадлежность определенному субъекту (даже при переходе к другому лицу предполагалась возможность возврата вещи бывшему владельцу в пределах всевозрастающего срока выкупа), так и ее принадлежность сразу нескольким лицам (в рамках одного рода, семьи либо в системе феодальной иерархии как «расщепленная» собственность). Таким образом, представление об окончательном решении юридической судьбы вещей не было достаточно четким и как бы отодвигалось в будущее. В значительной мере даже акты и действия, подтверждающие сам переход вещи (послухи, присяга, судебный поединок), имели ритуально-символический характер, который придавался и более формализованным актам-доказательствам («рукоприкладство», пометка договора символом). Только государственное вмешательство в действия, связанные с решением юридической судьбы вещей (сделки), выразившиеся в регистрации и заверении договоров, как и в действиях, связанных с пожалованием, делало эти договоры более определенными и придавало им характер окончательности. Факт регистрации в данном случае расценивался более высоко, чем субъективное право одной из сторон, нарушенное неправомерными действиями другой. С подобными представлениями связывались такие качества, как интенсивность правового регулирования тех или иных отношений и объектов и детальная регламентация отдельных правомочий, принадлежащих частным и коллективным лицам. Правовую регламентацию отдельных правомочий собственника (пользования, владения, распоряжения) в русском праве XVII в. все еще нельзя признать предельно выдержанной (как видно из примера с поместными владениями, передаваемыми по наследству и обмениваемыми на вотчину, что противоречило самому существу этой формы условного землевладения). Не случайно законодатель устанавливал определенный способ наделения правами собственника, предусматривая различные дополнительные способы утверждения данного права. Например, при захвате (как первоначальном способе приобретения права собственности) пожалование играло роль дополнительного средства, хотя и само по себе могло быть первичным источником установления права собственности. При передаче земли одним лицом другому (через сделку), т.е. при вполне частном отношении, пожалование становилось закрепляющим сделку актом, свидетельствующим о неполном объеме права распоряжения землей, принадлежащего отчуждателю и приобретателю. Сложный дифференцированный характер правомочий становится еще более ясным из анализа личных прав на различные объекты земельной собственности, такие как родовые, выслуженные, купленные вотчины и поместья.

Вотчины по праву XVI—XVII вв. делились на несколько видов в соответствии с характером субъекта и способом их приобретения: дворцовые, государственные, церковные и частновладельческие. Специфика этой формы землевладения (связанная, главным образом, с правом на наследственную передачу) дает основание полагать, что практически все категории свободного населения Руси владели вотчинами или черными землями на праве, максимально приближенном по характеру к вотчинному. Только в Московском государстве обладание вотчинами стало привилегией ограниченного класса служилых людей. Особенности юридического взгляда на обладание вещами (в первую очередь недвижимостью), характерные для данной эпохи, с предпочтением фактического обладания над «теоретической» правоспособностью, длящегося отношения над предполагаемым, постоянного над срочным, делали вотчинное землевладение своеобразной моделью, образцом для иных, близких форм. Присущие ему атрибуты (наследственный характер, сложный порядок отчуждения, особый режим эксплуатации) в ходе экономической и правовой эволюции различных форм землевладения (в том числе поместных) чувствительно воздействовали на правовой статус и режим этих смежных форм. Некоторые из них, возникнув как условные, постепенно приобретали черты наследственных и постоянных форм, составлявших стабильную хозяйственно-правовую основу феодальных отношений XVI—XVII вв. Об этом свидетельствует судьба такой формы, как поместное землевладение, которое в XVII в. постепенно становится объектом наследственных притязаний. Дворцовые вотчины формировались из еще не освоенных никем земель или из частных земельных фондов князей, которые чаще всего складывались из приобретений, осуществлявшихся в ходе и результате различных сделок: купли, получения в дар или по завещанию (исключение здесь составляло законодательство Новгорода, запрещавшее князьям приобретать земли в частную собственность в пределах новгородских территорий). При этом и законодатель, и практика различали правовой статус частновладельческих земель князя и государственных земель («казны»). Такое разделение сохранялось достаточно долго, пока государство и князь (как персона) не слились в лице верховного субъекта собственности. Тогда на смену старому разделению пришло новое: государственные «черные» и дворцовые земли. Коллизия публично-правового (государственные, «черные», дворцовые земли) и частноправового (частновладельческие земли) элементов, прослеживаемая на всем протяжении XVI—XVII вв., была внутренне присуща всей системе феодальной иерархии с ее «расщепленной» собственностью, привязанностью имущественного объекта одновременно к нескольким собственникам, запутанностью правомочий, отношениями сюзеренитета-вассалитета. Она усложнялась вмешательством корпоративных начал (семейного, родового, профессионально-корпоративного, общинного), вступавших в конфликт с частным началом и правовым индивидуализмом, при наличии публичных элементов.

Правовой статус церковных вотчин был обусловлен особым характером субъекта собственности. Субъект здесь не был достаточно консолидирован, так как церковными имуществами (в том числе землей) в XVI—XVII вв. пользовались и распоряжались отдельные церковные учреждения: монастыри, епископаты, приходские церкви. К числу источников, порождавших церковное землевладение, кроме пожалований и захвата пустошей, относились дарение и завещание со стороны частных лиц, игравшие важную роль как в процессе формирования церковного землевладения, так и в ходе идеологической борьбы, развернувшейся в XVI—XVII вв. по вопросу о принципиальной допустимости институтов церковной собственности. Специфическим способом передачи земли от частных лиц Церкви были обязательные вклады в монастырские владения при поступлении самих бывших собственников в монахи. Размеры церковного землевладения возрастали достаточно быстро, и этот факт не мог не сказаться на отношении к столь энергичному субъекту со стороны государства. Если государственные земельные владения подвергались постоянному дроблению в ходе земельных раздач (прежде всего, в поместья), то Церковь, не имевшая права отчуждать свои земли, только концентрировала их в своих руках, приобретая из различных источников — пожалований государства («черные», публичные земли) и частных лиц (частновладельческие земли). Уже с XVI в. государство приняло меры, направленные на сокращение церковного землевладения. На Стоглавом Соборе был сформулирован принцип, согласно которому все земельные приобретения Церкви (прежде всего, монастырские) нуждаются в обязательном санкционировании со стороны государства. На Соборе 1572 г. богатым монастырям было запрещено приобретать землю по дарственным от частных лиц. Собор 1580 г. также запретил приобретения по завещаниям, купчим и закладным грамотам. Собор 1584 г., подытожив все это, сформулировал общий вывод, согласно которому Церковь приобретала характер юридического субъекта, по своим качествам мало отличающегося от частного лица и прямо поставленного в зависимость от волеизъявления государства. Законодатель также стремился создать условия, при которых затруднялся переход земельных имуществ из частновладельческого сектора в церковно-монастырский. Соборное Уложение вполне определенно запретило «увод» земель лицами, уходящими в монастырь. Процесс концентрации земель в руках Церкви был нарушен мерами административно-правового вмешательства: с одной стороны, прямо запрещались определенные способы приобретения недвижимости, вполне допустимые для других субъектов, с другой — государство брало на себя право контролировать сформированный имущественный фонд Церкви, мотивируя это своим сюзеренным правом. Следующим этапом в процессе ограничения церковного землевладения стали прямые попытки секуляризации церковных земель, проводимые Иваном IV и Лжедмитрием I. Они основывались на концепции, рассматривавшей в качестве субъектов монастырской собственности не персонал монастырей, а сами учреждения, институты. Такая идеологическая установка отражала реальный процесс усиления государственного контроля над церковными имуществами, окончательно завершившийся в начале XVIII в. Вместе с тем различные ограничения церковной собственности идеологически связывались с принципом неотчуждаемости церковных имуществ, т.е. их неотделимости от той или иной структурной единицы Церкви, который формулировался обеими сторонами (государством и Церковью) в правовых терминах, мало похожих на гражданско-правовой язык. Государство, чтобы не признавать церковное имущество частновладельческим, должно было рассматривать его в качестве корпоративного (групповая собственность). В глазах государства принцип неотчуждаемости казался достаточной гарантией для сдерживания роста церковного землевладения. В трактовке Церкви тот же принцип служил оборонительным средством против политики секуляризации: утверждалось, что поскольку церковные земли неотчуждаемы, то к ним нельзя подходить с общими мерками как к частновладельческому имуществу и вообще рассматривать Церковь в качестве ординарного субъекта имущественных правоотношений. На практике принцип неотчуждаемости церковного имущества не проводился столь же последовательно, как в церковных декларациях: церковные земли раздавались на правах жалованных вотчин или поместного владения людям, выполнявшим служилые функции для Церкви; на церковных землях располагались крестьянские общины, наделявшиеся такими же землевладельческими правами, как и общины, обосновавшиеся на «черных» государственных землях. В пределах церковного землевладения складывалась целая система различных условных прав, принадлежавших иным субъектам.

Общинные земли как объект вещных прав находились во владении, пользовании и распоряжении коллективного субъекта — волости или посада (городской общины). То, что община пользовалась правом не только владения, но и распоряжения землей, доказывалось фактом раздачи земли новым поселенцам. Однако чаще всего реализация общинных прав распоряжения землей носила внутренний (для общины) характер, проявляясь вовне преимущественно в сделках мены. Наиболее распространенной формой внутриобщинной реализации прав распоряжения землей были земельные переделы. На право распоряжения общины своими землями указывало также наличие широких правомочий в исковой области и в сфере приобретения сторонних земель для самой общины. В городах такие права реализовывались в процессе общинного выкупа земель у «беломестцев», т.е. лиц, купивших общинную землю, но не вступивших в члены общины. В XVI — первой половине XVII в. законодатель постоянно стремился создать правовой порядок, в котором община состояла бы исключительно из владельцев — местных жителей и не смешивалась с соседними общинами. В частности, на это было направлено и положение о предельном (трехлетнем) сроке пользования земельным наделом на территории чужой общины. Практика пошла по пути дальнейшего расширения прав индивидов в сфере пользования и распоряжения общинными земельными наделами и вовлечения лично их в имущественный гражданский оборот. Возникшая на этой почве коллизия выразилась, прежде всего, в столкновении общинных, корпоративных начал и начал индивидуальных, носителями которых стали, однако, не члены данной общины, а чужаки, сторонние члены других общин. В середине XVII в, конфликт разрешился поглощением частных начал корпоративными: внедрение чужаков в общину компенсировалось переложением на них части тягла, ранее выполняемого выбывшими членами, а выходу за пределы общины ее имущества (проданного на сторону) препятствовало установление права общинного выкупа этого имущества. Преимущества обезличенного «овеществленного» подхода со стороны общины к решению данных вопросов сказывались в ее пользу. Аналогичная картина наблюдалась и в городах, где коллективными земельными собственниками были сами посады (в уездах) и сотни (в Москве). Процесс разрушения коммунальных структур в городе, проходивший под напором частной хозяйственной инициативы, в начале XVII в. вызвал острую борьбу между общинными и внеобщинными (внетягловыми) элементами посада. Последние как представители служилого, или «белого», сословия не несли государственного тягла и вместе с тем стремились к распоряжению общинным имуществом, которое через различные формы отчуждения переходило к ним от посадских тяглецов. Чтобы ослабить натиск частного элемента на общинные права и имущество, законодатель установил порядок общинного выкупа отчужденного беломестцами городского имущества. Члены городских общин имели право распоряжаться только принадлежавшими им строениями в городах, поэтому они могли отчуждать их по своему усмотрению. Однако вместе со строениями к беломестцам отходили и земельные участки, на которых были возведены постройки. Чтобы сохранить за собой земли, городские общины были вынуждены выкупать такие участки у беломестцев. В 1627 г. предпринята законодательная попытка вывести землевладение беломестцев за черту посада, а в 1634 г. в развитие этого положения для членов городской общины законодатель ввел уголовные наказания за отчуждение городских имуществ беломестцам. Вместе с тем посадские общинники лишались права распоряжаться по своему усмотрению городскими постройками. За частными лицами сохранялось только право пользования городскими дворами. Принадлежавшие тяглым людям ДЕЮры в случае наложения на них взыскания по долговым обязательствам могли продаваться с публичных торгов лишь членам городской общины. Наконец, Соборное Уложение прямо предписывало беломестцам выселяться с территории, принадлежавшей городской общине (гл. XIX).

Борьба между коллективами (общинами) и частными собственниками возобновилась в конце XVII в., когда законодатель сделал ряд уступок частным лицам, вернув членам городской общины полное право собственности на строения и снова разрешив отчуждать посадские дворы беломестцам (правда, при условии принятия ими на себя тягла). В самом начале XVIII в. этот вопрос был снят: законодатель предоставил право свободного отчуждения городских имуществ беломестцам и иным посторонним (для общины) лицам. С включением по Соборному Уложению «белых» слобод в тягло началась унификация правового статуса городских имуществ, которая позднее уступила место новой имущественной дифференциации, основанной уже на иных, сословных началах. По способам приобретения вотчинные земли делились на родовые, выслуженные (жалованные) и купленные.

В отношении родовых вотчин в древнейшие времена права рода включали общие для всех его членов правомочия по владению, пользованию и распоряжению. В XVI—XVII вв. единый комплекс родового имущества постепенно распался на составные части, по отношению к которым отдельные представители рода наделялись только правом пользования и владения, а право распоряжения оставалось за родом. На это указывало, например, такое ограничение личных прав, как обязательность согласия всех родичей при отчуждении родового имущества отдельным членам рода. Проданное имущество могло быть выкуплено членами рода, причем в качестве покупателей они имели явное преимущество перед другими лицами. Тем не менее в праве и на практике наметилась определенная дифференциация частных прав в рамках правового комплекса, которым регламентировались права всего рода. Приобретенное отдельным членом рода имущество становилось частной, а не родовой собственностью. Права, связанные с родовыми вотчинами, составляли наиболее стабильную часть в комплексе имущественных прав их владельцев. Специально созданный затрудненный порядок распоряжения родовыми вотчинами (ст. 85 Судебника 1550 г.) являлся таковым только для отдельных членов, но не для рода в целом. Как отчуждение, так и приобретение (также вторичное приобретение или родовой выкуп) этих имуществ осуществлялось с учетом согласия всего рода. Однако конкретные лица могли быть устранены от сделки, когда она совершалась с частью родового имущества, находящегося во владении их семей (устранялись нисходящие при выкупе вотчины, проданной их отцом или дедом). Такой порядок указывал на несомненно солидарный характер собственности в отношении родовых имуществ.

Уже к XVI в. родовые права на имущества главным образом ограничивались правом родового выкупа и родового наследования. Право родового выкупа впервые было официально закреплено в Судебнике 1550 г. (ст. 85), а затем подтверждено Соборным Уложением 1649 г. (гл. XVII) и первоначально распространялось только на имущество, отчужденное посредством возмездных сделок: купли-продажи, залога, мены. Только во второй половине XVII в. оно было распространено на безвозмездные сделки. • Родовой выкуп технически осуществлялся одним лицом, но от имени рода в целом, а не выкупившего его лица. Цена выкупной сделки обычно совпадала с ценой продажи, на что прямо указывалось в Соборном Уложении (гл. XVI). Особое внимание законодатель уделял регламентации круга лиц, которые допускались к выкупу проданной или заложенной вотчины: отстранялись от выкупа нисходящие родственники продавца, а также боковые, принимавшие участие в сделке. Еще Судебник 1550 г. формулировал условия, обеспечивающие покупателю вотчины определенные гарантии его имущественного интереса перед лицами, претендующими на выкуп у него вотчины (предполагался «полюбовный» выкуп, по цене, определенной владельцем). Выкупленная родичами вотчина подпадала под особый режим распоряжения. Отдельный член рода не мог распорядиться ею по своему произволу. Закон связывал это землевладение рядом ограничений и условностей: родовая вотчина не могла быть выкуплена для третьего лица и на его деньги (в этом случае она возвращалась владельцу безвозмездно), заложена без соблюдения определенных условий и т.п.

Субъектом права собственности на купленные вотчины была семья (муж и жена), этот вид вотчины приобретался супругами совместно на их общие средства. Следствие такого предположения — переход вотчины после смерти одного из супругов к пережившему его. Вместе с тем после смерти владевшей купленной вотчиной вдовы право на вотчину переходило не в род умершей, а в род мужа, что указывало на принадлежность этой формы землевладения не отдельному супругу, а именно супружеской паре. Купленные вотчины, перешедшие по смерти приобретших их лиц родичам, получали статус родовых. Тем самым индивидуальная сделка частных лиц превращалась в один из способов формирования родового имущественного комплекса. Но при жизни супругов отчуждение таких вотчин не представляло особых сложностей и было ограничено лишь солидарной волей супругов.

Право родового выкупа не распространялось на купленные вотчины, отчужденные при жизни их владельца. Здесь индивидуальная воля получала определенное преимущество: «А до купель дела нет: кто куплю продаст, и детям, и братьям, и племянникам тое купли не выкупати» (ст. 85 Судебника 1550 г.).

Статус жалованной вотчины зависел от конкретных фактов и не был однородным для разных видов этой формы землевладения. Чаще всего круг правомочий вотчинника прямо определялся в самой жалованной грамоте, которая являлась и формальным подтверждением законных прав вотчинника на его имущество. В случае отсутствия грамоты вотчина могла быть изъята у наследников государством. В целом пожалованные вотчины приравнивались практикой к купленным, а в начале XVII в. законодатель прямо уравнял правовое положение жалованных вотчин с родовыми, со всеми проистекающими отсюда последствиями. Наделение лица выслуженной (жалованной) вотчиной рассматривалось как средство поощрения вполне конкретных индивидов. В таком качестве по своему статусу она приближалась к поместному землевладению и отделялась от родовой вотчины. Связанные с этой формой юридические трудности распоряжения исходили уже не от рода, а от пожалователя, т.е. государства. Индивидуальный характер данной формы землевладения был, однако, преодолен солидаризмом рода в процессе уравнивания статуса вотчины и поместья, при сближении правомочий на выслуженные и родовые вотчины.

Поместное землевладение складывалось в качестве особой, но в правовом отношении недостаточно определившейся формы землевладения уже в XVI— XVII вв. В тот период поместные выделы осуществлялись из княжеских (дворцовых) земель в пользу непосредственно связанных с княжеским двором лиц. Условность владения поместьем в мышлении эпохи прежде всего соединялась с первоначальным моментом его образования: за службу давалась земля. Однако по отношению к уже полученному поместью складывалась иная презумпция: наделенный землей относился к ней как к своей собственности, с чем связывались и его ориентации в сферах эксплуатации и распоряжения поместьем. В системе хозяйственных отношений поместье ничем не выделялось из других хозяйственно-правовых форм (например, вотчин), что сначала подспудно, а позднее уже открыто вызывало тенденцию к их сближению. Определенно такое сближение наметилось в XVII в., выразившись в первую очередь в разрешении обменивать вотчины на поместья и приобретать (с особого дозволения) поместья в вотчину. Соответственно закон (ст. 9 гл. XVII Соборного Уложения) разрешил продавать поместья. Поместья давались за самые различные виды государственной службы, поэтому было необходимо ввести определенные эквиваленты для оценки соответствующих заслуг. Нивелирующее влияние, которое оказала выработка практикой достаточно рутинного и стандартного порядка, связанного с регламентацией включенных в него размеров и объектов, уже в XVI в. усиливается дополнительными факторами. Военная реформа середины века, уравнявшая порядок набора военнослужащих с вотчины и поместья (независимо от вида землевладения, а в зависимости от его размеров), была существенным шагом в этом направлении. Подошла очередь для правовой интерпретации статуса самого субъекта поместного землевладения, т.е. для определения, является ли таковым только лицо, получившее за свою службу поместье, или поместные права распространяются и на его близких. Большей четкости требовали регламентация всего комплекса прав по владению поместьем и решение вопроса о приобщении членов семьи помещика к этим правам. Для нужд экономической стабилизации поместного землевладения наиболее приемлемой оказалась линия хозяйственной преемственности в рамках одной семьи, а не частые переходы поместья из одних рук в другие. Первоначальным обязательным условием пользования поместьем была реальная служба, начинавшаяся для дворян с 15 лет. По достижении этого возраста поступивший на службу сын помещика «припускался» к пользованию поместьем. Ушедший в отставку помещик получал поместье на оброк вплоть до достижения сыновьями совершеннолетия, с середины XVI в. поместье на тот же срок оставалось в его пользовании. К наследованию поместьем стали привлекаться боковые родственники, женщины получали с него «на прожиток». Пенсионные выдачи женщинам (вдовам помещиков и их дочерям) производились до момента нового замужества (вдовы) или до совершеннолетия (дочери), а с начала XVII в. — уже вплоть до смерти вдовы и детей. Такие выдачи рассматривались законом не как наследование, а лишь как пожалование. Поэтому распоряжение этим имуществом связано с рядом специальных ограничений. Например, вплоть до Соборного Уложения разрешался только обмен поместья на поместье, а с 1649 г. был допущен обмен поместий на вотчины (при соблюдении необходимых обменных эквивалентов), но только с санкции государства (ст. 2—7 гл. XVII).

К концу XVII в. установилась практика обмена поместий на денежные оклады («кормовые деньги»), что в скрытой форме означало уже фактическую куплю-продажу поместий. Официальная продажа поместий (за долги) была допущена в XVII в., тогда как сдача поместий в аренду за деньги разрешалась (ст. 12 гл. XVI Соборного Уложения). Сближение правового статуса вотчины и поместья, завершившееся к середине XVII в., указывало на консолидацию имущественных прав, принадлежавших различным группам господствующего класса. Одним из признаков этого стало право обмена вотчины на поместье с соответствующей передачей прав и обязанностей, лежавших на обмениваемом объекте. Но не менее важным симптомом сближения данных форм землевладения стал трансформированный порядок передачи поместий по наследству, в сущности мало отличный от вотчинного наследования. Расширение круга наследников, отмеченное для обоих случаев (для вотчин и поместий), указывало на те же тенденции.

Ограничения и регламентация переходили и в сферу наследственного права. Степень свободы в распоряжении имуществом различна в случае наследования по закону или завещанию (во втором случае она была большей). Воля завещателя ограничивалась сословными принципами: завещательные распоряжения касались лишь купленных вотчин; родовые и выслуженные переходили к наследникам по закону. Родовые вотчины наследовали сыновья; при их отсутствии — дочери. Вдова могла наследовать только часть выслуженной вотчины «на прожиток», т.е. в пожизненное пользование. Родовые и жалованные вотчины могли наследоваться только членами рода, к которому принадлежал завещатель. Купленные вотчины могла наследовать вдова завещателя, которая, кроме того, получала четверть движимого имущества и собственное приданое, внесенное ею в семейный бюджет при вступлении в брак. Поместье переходило по наследству к сыновьям, каждый из которых получал из него «по окладу». Определенные доли выделялись «на прожиток» вдовам и дочерям, до 1684 г. в наследовании поместья участвовали боковые родственники. В области семейного права продолжали действовать принципы домостроя — главенство мужа над женой и детьми, фактическая общность имущества и т.п. Эти принципы раскрывались и в законодательных положениях. Юридически значимым признавался только церковный брак. Закон допускал заключение одним лицом не более трех брачных союзов в течение жизни.

Юридический статус мужа, как и во времена Русской Правды, определял юридический статус жены: вышедшая замуж за дворянина становилась дворянкой, вышедшая за холопа — холопкой. Закон обязывал жену следовать за мужем — на поселение, в изгнание, при переезде. В отношении детей отец сохранял права главы: когда ребенок достигал 15-летнего возраста, он мог отдать его «в люди», «в услужение» или на работу. Отец имел право наказывать детей, но не чрезмерно. За убийство ребенка грозило тюремное заключение (но не смертная казнь, как за убийство постороннего человека). Закон знал понятие незаконнорожденный, лица этой категории не могли усыновляться, а следовательно, принимать участие в наследовании недвижимого имущества. Развод допускался в ограниченном числе случаев: при уходе одного из супругов в монастырь, обвинении супруга в антигосударственной деятельности («лихом деле»), неспособности жены к деторождению.

Соборное Уложение 1649 г. обобщило и подытожило основные тенденции в развитии русского права XV—XVII вв. Вместе с тем оно закрепляло новые черты и институты, свойственные новой эпохе, эпохе наступающего российского абсолютизма. В Уложении впервые была осуществлена систематизация отечественного законодательства, открыта дорога для построения новой, более рациональной и современной правовой системы.